работаю
Это особое ощущение я помню ещё со студенческой поры, когда пары проходили в корпусах старых больниц, некоторым из которых, в том числе и психиатрической, открывшейся в Томашевом Колке в 1888 году, было тогда уже больше века. Сложно описать это ощущение в двух-трёх словах. Да, история. Да, сложившиеся традиции. Ощущение какой-то основательности, передающееся всем — от главврача до распоследней санитарки. Вот из таких мазков и складывается картина, которая по-своему действует на всех — и на сам больничный персонал, и на пациентов, и на студентов, что пришли сюда на занятия.
Самое интересное, что даже расширившись, обзаведясь новыми корпусами и пройдя основательный апгрейд, такая больница словно переносит эту самую печать истории и на новые корпуса. Во всяком случае, чувство такое есть.
Так и с одной из старых московских больниц — больницей имени Ф.И. Иноземцева. Во всяком случае, на мой взгляд. Ей уже 120 лет: строить начали в 1897 году, на базе уже работавшей на тот момент фабрично-заводской Измайловской амбулатории, и вскоре в деревне Благуша (это потом её поглотили городские джунгли и рядом появилась станция метро «Измайловская») стала работать Измайловская земская больница аж на 20 коек. И работало в ней на тот момент аж два врача.
К 1917 году, когда больницу стали величать Благушинской, врачей там стало побольше — целых шесть, да и коек прибавилось до 59 — шестнадцать, кстати, родильных. А к двадцать девятому году больница так и вовсе стала городской — Москва росла. Название тридцать шестой городской клинической больница получила в 1953 году, а в семидесятых заметно расширилась и возвысилась: добавились четыре семиэтажных корпуса, а основным профилем работы стала ургентная (неотложная, то бишь) медицина.
Таковым этот профиль и остался до сей поры. С небольшой поправкой: деятельность больницы напрямую связана с медициной катастроф. Пожары, аварии, теракты, техногенные катастрофы - к сожалению, всего этого сейчас хватает. И персонал больницы был задействован в оказании помощи при многих из этих событий: во время взрыва пассажирских поездов под Уфой, пожаров на Бауманском рынке, в МГУ, РУДН, МИГКУ, после пожара в пермском клубе «Хромая лошадь»; после терактов на Пушкинской площади, в торговом комплексе на Манежной площади, в метро, на рок-концерте в Тушино, в аэропорту Домодедово, на Черкизовском рынке.
Благо и специалистов, и коек хватает: 967 коек (помните те 20, с которых больница начинала 120 лет назад?), 402 врача и 720 человек среднего медперсонала — вполне достаточно, чтобы за год помощь получили 70 тысяч человек.
И оборудование, конечно, для такого учреждения — далеко не последняя статья. Поскольку сами понимаете, что одного лишь доброго слова для человека, которого доставили в тяжелейшем состоянии каретой «Скорой помощи» или вертолётом МЧС (а часто так и происходит, поскольку взаимодействие отлажено), явно недостаточно. Потому город и выделил средства из своего бюджета, чтобы основательно переоснастить больницу. И после капитального ремонта тут появилось новое оборудование, где-то около 1600 единиц медтехники: компьютерные и магнитно-резонансные томографы, цифровая рентгеновская аппаратура, ангиографические и видеоэндоскопические комплексы, ультразвуковые аппараты, реанимационное оборудование, современные системы для выхаживания новорожденных детей, оборудование для лабораторий.
В ожоговом центре стоят... помню, когда-то их называли клинитронами: это такие специальные кровати, в которых могут лежать больные, получившие обширные тяжёлые ожоги. Наверное, представляете в общих чертах, что может почувствовать такой человек, если его положить на обычную, даже самую мягчайшую кровать. А тут он словно на воздушной подушке лежит: над «кипящим» слоем особого порошка, через который снизу подаётся поток воздуха нужной температуры, натянута особая ткань, пропускающая этот воздух и задерживающая порошок. В итоге повреждённая кожа с тканью почти не контактирует, да ещё и ионами обрабатывается. И это только кровати: есть в отделении масса аппаратуры, чтобы выхаживать тяжелейших пациентов, начиная от аппаратов для пламафереза, «искусственной почки» и «искусственной печени», и заканчивая специально выращенными биоэквивалентами кожи — зачастую ожоги настолько обширны, что собственной кожи для пересадки попросту нет.
Опыт врачей и нужное оборудование — вот причина, по которой сюда привозят самых сложных и тяжёлых пациентов. А также причина, по которой именно тут проходят занятия и у студентов, и у уже готовых специалистов, которым нужно этот опыт перенять.
К сожалению, от необходимости в таких вот учреждениях сейчас никуда не деться: будут и пожары, и катастрофы, и прочие беды. К счастью, такие учреждения и такие специалисты есть. Остаётся пожелать, чтобы они были и в регионах, при хорошем оснащении, и чтобы у них было поменьше работы.
Journal information